Из “Реквием”
Anna Akhmatova
К смерти
8
Ты все равно придешь — зачем же не теперь?
Я жду тебя — мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом.
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой,—
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
Эпилог
I
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.
From Requiem
Yehudith Dashevsky
8
To Death
You will come. Why not at once?
I wait for you. I find it difficult.
I have blown out the candles, unlocked the door
for you, simple and wondrous thing.
Put on any sort of face, any form —
blow me up with an arsenious grenade,
or sneak up with a kettlebell, like an experienced bandit
or infect me with typhus,
or do it with a little story, made up by you
and familiar to all, ad nauseam —
for which I will be taken
past the blanched face of the superintendent
to the commander in the blue cap.
It’s all the same for me now:
The Yenisei river ripples, Polaris twinkles
and the blue gleam of the beloved eyes
glazes over in the final terror.
Epilogue
I
I’ve soon found out how faces fall,
how lashes hide a trace of fear,
how suffering is etched on cheeks
in crude strokes of cuneiform,
how strands of black or ashen hair
can silver in a day or hour,
the smile wilts on docile lips,
the hollow laugh trembles with fear.
I pray not for myself alone
but everyone who stood with me;
in savage cold, in the heat of July
beside a wall, brick-red and blind.
